Вот аудиозапись выступления Герберта Уэллса (1943 год), в котором он предрекал закат газет, поскольку люди откажутся от печатной журналистики и начнут получать последние новости по телефону. [Герберт Уэллс выступал на конференции Британской ассоциации по теме «Наука и гражданин». В типичном для него провокационном стиле он отверг газеты как мёртвые медиа и журналистику — как разновидность проституции. Он заявил, что сообщения газет ненадёжны и предсказал, что в ближайшем будущем настанет «новый порядок», когда люди предпочтут получать постоянно обновляемую выдержку из последних новостей по телефону. «Мы будем набирать N.E.W.S. на наших телефонных аппаратах» и «слушать краткое изложение событий, произошедших в последние 2-3 часа», вместо того, чтобы покупать «три или четыре газеты ради того, чтобы узнать, что от нас скрывают», — говорит Уэллс. Он также утверждает, что люди испытывают огромное желание читать информационные материалы; поэтому, шутит он, должны начаться массовые сожжения книг, имеющие целью очистить местные библиотеки от низкокачественной и устаревшей литературы. — А.Ш.].
В каком-то смысле, это пророческие слова. «Использовать телефон для получения новостей» — это не слишком далеко от того, что мы делаем сегодня в Интернете. Но с другой стороны это абсолютно неверно (в конце концов, прошло почти 70 лет, а газеты всё ещё существуют). Это неверно в том смысле, в каком футуристы всегда ошибаются: предполагается полный разрыв с историей и решительное уничтожение прошлого. Предсказанный Уэллсом информационный ландшафт напоминает те самые «лучезарные города» Ле Корбюзье, против которых так сражалась Джейн Джейкобс: «современный» город, который может быть построен, только если сровнять с землёй всё, что стояло здесь раньше, и строить с нуля на получившемся пустыре. Из-за каждого видения футуриста, начинающего «с чистого листа», выглядывает геноцид или апокалипсис. В реальности новые города строятся сквозь, внутри, вокруг и рядом со старыми. Они эволюционируют.
Как сказал Брюс Стерлинг: «Будущее удобряется прошлым». С газетами случилось то же, что случилось с театром после изобретения кино: всё, что раньше приходилось показывать в театре, но больше подходило для киноэкрана, стало постепенно уходить из театра на экран (а когда появилось телевидение, все «малоэкранные» сюжеты, которые раньше приходилось «растягивать» на большой экран, переместились на экран голубой; то же происходит с YouTube и телевидением сегодня). Или как Твиттер, перетягивающий на себя всё то, что раньше публиковалось в блогах, но так и просилось в твиты.
С появлением телевидения, радио, телефонов, списков рассылки, Интернета, вики-баз знаний, Твиттера и других новых медианосителей и платформ, всё важное-но-плохо-сидящее, что раньше мы засовывали в газеты, поскольку больше было некуда, перемещается на новую, более гостеприимную почву.
Эксперимент, который мы проводим сейчас как общество, имеет целью определить, какая информация по-настоящему и взаправду является «газетным материалом», — а не тем, который мы втискивали в газетные рамки, потому что он был нам необходим, а газеты оставались единственным для этого местом. Возможно, что когда эксперимент закончится, не останется совсем ничего; возможно, каждое слово и каждое фото в газете могут быть переданы лучшим способом, чем печатать их на больших листах бумаги, которые потом складываются в восемь раз. В этом случае газеты умрут либо станут уделом «газетных реконструкторов», подобных тем энтузиастам, что высекают огонь огнивами или воссоздают битву при Гастингсе.
А возможно, всё же существует маленькая, живая и важная горстка информации, сюжетов и изображений, которые гораздо, гораздо лучше выглядят на бумаге. Быть может, аудитория, которая станет потреблять эту информацию, окажется слишком незначительной и специализированной, чтобы поддержать крупный бизнес, и может быть, эта аудитория объединится и будет относиться к газетам как к благотворительности, подобно тому, как существует сегодня опера (ещё один медиум, который уступил множество своих сюжетов более популярному и, следовательно, более дешёвому жанру). Или, может быть, стоимость производства бумаги упадёт так низко, что для поддержания этого производства вообще не понадобится бизнес (Клей Ширки: «Будем ли мы читать Нью-Йорк Таймс на бумаге в будущем? Да, если сперва мы её напечатаем»).
Или, может быть, существует большой, значительный и популярный нерастворимый кусок «газетности», для которого не найдётся лучшего носителя, критическая масса популярной информации, которая будет способна сохранить газеты в сжавшейся, но всё же достаточно объёмной нише, возможно, как сохранились грампластинки.
«Мёртвый медиапроект» Брюса Стерлинга и Ричарда Кедри содержит сотни мёртвых медиа, но как признают сами авторы, большая часть из них не мертвы — кто-то где-то по-прежнему пользуется ими. Есть медиа, которые открыли для себя новую нишу или победили предшественника в борьбе за нишу старую, процветали, заполнив собой всю нишу и прилегающие территории, а затем проиграли в борьбе своим преемникам. Эти преемники возникли на свет потому, что нашлись люди, думающие о новых способах подачи и распространения информации, которую они желали сообщить, способах, оказавшихся более удобными, чем последнее слово техники на тот момент. Чем более успешным является медиа, тем больше оно привлекает внимание изобретателей, которые трутся об его границы и мечтают изобрести новую систему, этих границ лишенную.
Но медиум, который сокращается после долгого процветания, не мертв и не умирает: он всего лишь стачивается до меньшего размера, с гордостью предлагая материалы, для которых подходит лучше, чем все остальные. Не мёртв как баранина ["dead as mutton" — английское выражение, означающее «без признаков жизни» — А.Ш.] — живой, как ягнёнок, который нашёл себе уголок загона, где ему лучше всего.
